Дон в годы революции и Гражданской войны. 1917 – 1920. Том 1: март 1917 – май 1918

onarch.ru онскиеархивы.рф онские Архивы Раздел первый. Документы, письма, дневники 43 для нас, военных, все изменения и приказы для исполнения должны исходить только от Временного правительства через военного министра Гучкова, в порядке постепенности: че- рез приказы Верховного главнокомандующего (генерала Алексеева), главнокомандующе- го нашего фронта (генерала Брусилова), командующего армией, командира соответствую- щего корпуса, начальника дивизии и, наконец, последняя инстанция – приказ, объявлен- ный всем солдатам, командирам полка или дивизиона для исполнения. Причем сказал, что (обоюдная) взаимность приветствия солдат и офицеров принята во всех армиях, и респу- бликанской Франции, и везде обязательно. Но так как они продолжали вести себя вызывающе, расставив ноги и не прикладывая руки, то я потребовал, чтобы они встали «смирно» и приложили руку к козырьку. Во время этого и нцидента вокруг нас собралась толпа, и когда я, возмущенный нахальством солдат, не уд ержался и сказал, что такие дураки только портят великое начавшееся дело освобож- де ния, то толпа угрожающе зарычала, и я, обратившись к толпе, просил не вмешиваться в наше семейное военное дело, не разобравши дела, и тут же принужден был опустить руку в карман, чтобы нащупать ручку и курок, лежавшего у меня револьвера, твердо решивши в случае насилия пустить себе пулю. С толпой я поговорить могу, в чем неоднократно убеж- дался, но тут глубоко возмущенный я замедлил обратиться к ней с речью – и не знаю, чем бы этот печальный инцидент закончился, если бы в этот момент через окружавшую тол- пу не протискались ко мне три солдата, из которых один с негодованием сказал: «Правду полковник сказал, что такие дураки и нахалы портят дело свободы, за которую г[осподин] полковник всей жизнью своей работал. Его вчера после его речи на митинге раненных и больных в Екатеринославе в городском театре так дружно все приветствовали, а потом на руках студенты и солдаты вынесли из театра и понесли по улице». Речи этой всей даже я не слышал, так как возмущенный ушел, как только вошли в круг солдаты, а это уже мне потом говорили мои попутчики по вагону. Не подвернись совершенно случайно солдаты, присутствующие накануне в Екатери- нославе, где я в ожидании поезда провел несколько часов на улицах, наблюдая за настрое- нием народа, и, увидя около театра громадную толпу, не поместившую за многочисленно- стью в театр, я все-таки пробился на сцену, куда меня предупредительно провели солдаты- артиллеристы и студенты, где были и офицеры, и военные врачи и где я сказал речь, так как большинство было солдат, призывая солдат к поддержанию порядка и еще более строгой, но сознательной дисциплине, необходимой для укрепления завоеванной народом совмест- но с армией свободы, особенно теперь, когда вековой враг близко и не дремлет. И чтобы мне верили, что я говорю искренно, требуя строгой дисциплины, ни как начальник и пол- ковник, а как друг народа, я добавил, что, когда вас большинства и на свете не было, я бо- ролся за свободу, упомянув о годе заключения своего в Петропавловской крепости, годы путешествия местами и пешком из Петрограда на Афганскую границу и пятилетней своей обязательной солдатчиной вместе с другими разжалованными и сосланными офицерами, которые, как и я, идеалом служения народу имели пример самоотверженных, кристально- благородных офицеров-декабристов, из которых лучшие и энергичные погибли на висили- це, а большинство – в каторжных тюрьмах и тундрах Сибири. Последнюю часть речи я сказал на речь какой-то дамы, которая на призыв мой к дис- циплине, оппонируя, старалась ослабить впечатление моего обращения к солдатам и совер- шенно игнорировала офицеров, что и побудило меня как офицера сказать последнюю часть речи, вызвавшей энтузиазм и одобрение не только военных солдат, офицеров, сестер мило- сердия, но и остальной публики. И вот оказывается эта речь, на которой присутствовали те три солдата, которые так сво- евременно вмешались в грустный инцидент, могущий закончиться для меня лично само-