Дон в годы революции и Гражданской войны. 1917 – 1920. Том 2: май 1918 – март 1920

Раздел второй. Воспоминания 373 ницу; старались быть веселыми, но из этого ничего не получилось. Смех превращал- ся в горькую искаженную чем-то страшным улыбку на свинцовых лицах людей. Пес- ни были нестройны и часто прерывались истерическим плачем. Только «Наурская» в исполнении казаков и иногородних и «Яблочко», отбиваемое матросами, давали жизнь. И пир, происходивший в Кизляре при виде этих плясок, напоминал пир, но пир во время чумы. В толпе все смешалось. Штабов не было. А ведь кто-то должен вести эту ораву на Астрахань по 400-верстной дороге через песчаную пустыню. С этими жуткими мыслями я шел в свою хату. На дворе у окон нашей хаты стояли лошадки и мирно жевали сено, временами тревожно поводя ушами при звуках выстрелов. Я осмотрел бричку, все было исправ- но кор м, аккуратно сложенный, был увязан по-морскому; Василевский, как он вы- раж ался, все «принайтовил». Лошади были в теле, и если удастся сохранить корм, мы обеспечены, до Астрахани доедем. Когда я вошел в комнату, Василевский лежал на полу, вытянувшись во весь свой гвардейский рост, рябое лицо его было красно, точно он только что пришел из своей сибирской бани. Он что-то бормотал себе под нос. «Пьяный, – пронеслось в голове, – неужели он поддался?». Василевский – здо- ровый, исправный, почти не пьющий товарищ. Я наклонился к нему, горячее дыха- ние, обдавшее меня, не выделяло запаха спирта. Пощупал лоб. Горячий. Испанка или тиф, решил я. Его бред подтвердил это. Раздался оглушительный взрыв, один, по- том другой. Это рвут огнеприпасы. Обозы, стоявшие на улицах и во дворах, потя- нулись на восток. Началось выступление. Красноармейца, ехавшего с нами (фами- лию забыл, кажется, Канахович), не было, он ушел с утра искать хлеба и до сих пор не вернулся. Я запряг лошадей, подождал полчаса, его нет. Улицы пустели, даль- ше оставаться было рискованно. Мы погрузили Василевского и выехали с тяжелым чувством пережитого и с тяжелыми думами о будущем. На окраине Кизляра крас- ноармейцы, открыв большой винный подвал, разбирали вино. Хозяин, чтобы хотя часть сохранить вина, сам из шланга разливал его по красноармейским котелкам и ведрам. Я зашел и налил себе две фляжки. Недалеко от подвала стояла подвода, в дышло была запряжена одна худая, с по- нурой головой лошадь, около брички беспокойно с печальным лицом ходила женщи- на. На возу, наполненном сеном, лежал человек, я подошел к нему. Бледное, худое, ис- коверканное оспой лицо, заросшее редкой бородой, показалось знакомым, при виде меня лицо передернулось улыбкой. «Не узнаешь, тов[арищ] Мокроусов?» – обратился ко мне худой товарищМорозов, командир 6-й колонны, стоявшей на Кубани, правее 4-й колонны. Раненый в августе или начале сентября, он с раздробленной чашечкой колена валялся по госпиталям, чудом спасся от заболевания испанкой, теперь с не- зажившей раной лежит беспомощный в хвосте уходивших в пустыню войск. Клячи смогли дотянуть его до Кизляра, там одна из них издохла, а другая – кандидат мо- гилы – стоит, понуря голову, в бричке брошенного Морозова. «Понимаешь, не дотя- нули, одна издохла, – говорил он тихим замогильным голосом, – красноармеец по- шел искать другую, скоро вернется». Жена молчала, как в таких случаях молчат все женщины. «А давно ушел красноармеец?» – спросил я. «Да уже порядочно», – отве- онскиеархивы.рф н кие Архивы onarch.ru